Продюсер «Обитаемого острова» не верит в глупость аудитории.
— Выбор «Обитаемого острова» Стругацких был предопределен давней мечтой или тем, что другие романы, такие как «Град обреченных» или «Трудно быть богом», уже разобраны?
— Вопрос «взять что-нибудь из Стругацких» не стоял вообще. Мне казалось, что «Обитаемый остров» наиболее приспособлен для кино. В этом юношеском романе есть притяжение приключений при всем традиционном для Стругацких мировоззренческом контексте.
— Значит, «Обитаемый остров» — не из самых любимых произведений мэтров?
— Любил его в детстве, ценю и сейчас… Но мне кажется, чем сложнее книга, многоэтажнее контексты, в ней заложенные ,— тем труднее она для кино. В «Обитаемом острове» есть любимая кинематографом энергия прямых ходов. Что вовсе не синоним примитивизма. Это может быть богато нюансированная драматургия c огромным количеством перипетий, вынуждающих переосмысливать обстоятельства, казавшиеся абсолютно ясными…
— Прямоходящая драматургия? Тогда спрошу о традициях, преемственности. Можно ли искать в вашем кино токи произведений Шварца, Оруэлла, прочих антиутопий?..
— Конечно, мы прежде всего чувствуем себя частью большого кинематографического наследия. А с точки зрения смыслов —это прежде всего Стругацкие. Не хотелось двигаться в сторону Оруэлла. Опасаюсь антиутопий. Не хотелось делать фильм, построенный только на фундаменте нынешних политических аллюзий. У Стругацких и без того достаточно мощная социальная идея. Важно рассказать человеческую объемную историю, что Стругацким ближе, чем Оруэллу. Безусловно, мироустройство на Саракше искаженное, но эта изломанная действительность становится частью жизни героя, а не наоборот. И герой нам необходим, чтобы проявить несправедливость этого мира.
— Вам хотелось вытянуть из романа максимально зрелищную составляющую. Но сама антиутопия — как пространство — обладает столь сильным притяжением, что на развлекательных шарах от нее не улетишь…
— Мы «жертвы своего кино». Когда начали монтировать, поняли, что никакой это не Голливуд. При всем уважении к огромному числу американских фильмов, которые любим. Это русский фильм с характерной для нашего кинематографа — даже применительно к жанровому кино — рефлексией, с разговорами, пытающимися если не ответить, то поднять «главные» вопросы. А как не отрефлексировать мир, в который попадаешь? Надо понять, как жить. Действовать… и не навредить. Наш Максим пылает желанием спасти, помочь. Стругацким в 60-е было психологически легче. Вокруг еще верили в идею близкого идеального завтра. Вот и в романе есть это оптимистическое ощущение будущего. И, безусловно, прогресса как инструмента исправления человеческой природы. Тогда легко было представить человека из светлого будущего, прибывшего в мир, бесконечно не устроенный, начинающего — просто из воспитанной в нем базовой фундаментальной веры в справедливость — менять этот мир. Нам-то с вами, после того что случилось за последние сорок лет, подобное представить уже сложнее…
— Тема прекрасных намерений и разрушительных действ сегодня, в пору спасения американцами мира, да и нашей разнообразной интернациональной помощи, как никогда актуальна.
— Стругацкие об этом написали сорок лет назад. Меня потряс их дневник. «Пишем книгу. Юношеский роман. Капитализм… — и потом… Олигархия». Представляете, в 1967-м — слово, которое и в 70—80-е казалось в практическом смысле непонятным. Потом они уточняют: «Промывание мозгов». Дальше возникает тема правильного применения силы. И всех идей, развитых в знаменитом «Трудно быть Богом». Прочитал интервью нашей актрисы Юлии Снегирь, сыгравшей Раду. Она признается: «Думала, это про то, как взрывают, крушат. Оказалось, что фильм про право на то, чтобы взрывать и крушить».
— В этой ситуации самый частый и самый трудный вопрос про аудиторию. Для кого кино?
— Не верю в беспросветную глупость аудитории. Я не идеалист: да, книжек не читают, тем более сложных. В ежедневной жизни не задумываются над проблемами, которые заботят людей, называющих себя ответственной частью общества. Массы традиционно не хотят, чтобы их грузили. Но мы же не «Земляничную поляну» сделали! В увлекательном жанровом кино ничего сверхсложного нет. Плюс характерные для Стругацких размышления о контекстах. О том, что так или иначе волнует героя. Я убежден, что к аудитории надо относиться как к умному собеседнику, и она примет это как комплимент. Даже если вы разговариваете с ребенком и он не очень готов к серьезному разговору, стараетесь найти с ним общий язык. Мы — стараемся. Не выражаемся слогом радикального арт-хауза. Все мы поклонники ряда выдающихся американских картин, которые оказались ответом на вопросы и искушенной аудитории и массовой, которая ждет от кино увлекательного аттракциона. Не самая простая история в первой «Матрице». Человек должен понимать, что такое цифровой мир, кто такой Оракул или Архитектор? Да, какой-то зрительской части достаточно следить, как уворачивается от пуль главный герой. А для философов, теологов, прочих современных мыслителей «Матрица» стала темой для проведения конференций и создания книг (издан интереснейший международный сборник «Матрица» как философия»). Да и в колоссальной сказке «Властелин колец» профессор Оксфорда зашифровал историю ХХ века.
— За «кольцо всевластья» битва продолжается и в реальности, и на страницах произведений Стругацких.
— У нас, к сожалению, не прижилась традиция восприятия фантастики и фэнтези как серьезной литературы. Многие уважаемые мною люди презирают фантастику. «Презираешь Булгакова и Гоголя?» — «Это совсем иное». Почему иное? Дело лишь в правилах игры. Стругацкие — большие русские писатели. Меня интересует феномен массового кино. Помимо авторского высказывания, имеющего отношение к искусству, в кино есть волшебное преимущество — способность заражать единой эмоцией, единым размышлением миллионы людей.
— Замечу, что к массовому кино у нас отношение примерно такое же, как к фантастике. Побеждает точка зрения, что в масскульте невозможно создать ничего серьезного. Это вторсырье.
— Полагаю, критически мыслящей интеллигенции удобно, что массовое кино списывается со счетов. Это же проще, чем, воспользовавшись инструментарием массового искусства, попытаться улучшить нравы. И «Властелин колец», и «Матрица», и, надеюсь, наш фильм — влияют на нравы. Призывают человека к самостоятельности, к личной ответственности. Конституируют принцип человеческой ценности. Конечно, приятно сознавать, что есть высокое искусство и ты причастен к узкой группе избранных. И призирать чудовищную макулатуру, которая «заполаскивает» мозги «неразумным» массам. Нам, напротив, кажется особенно важным разговаривать с массовой аудиторией содержательно и глубоко, в традициях русской литературы… но с применением инструментария современного массового кинематографа.
— Завершился фестиваль авторского документального кино «Арт-док», на котором вы были председателем жюри. Всех поразили аншлаги на показах. Что, аудитория умнеет?
— Чудес не бывает. Нельзя все время есть простую еду. Время от времени хочется деликатесов. Зрители соскучились по автору. Система потребления устанавливает жесткие законы конвейерного производства. Хочется субъективной точки зрения, выраженной в художественной форме. Хочется многоголосия мнений. Из одного источника не получишь представления об объеме жизни.
— Сегодня все жалуются на отсутствие денег. А вы собираете $36,5 миллиона. Из них только один — от государства. Как составляются подобные бюджеты?
— Не люблю разговоров про деньги с коллегами. Проблема кинематографа не в деньгах — в идеях. Если у тебя сильная идея, ты в нее веришь — ты в состоянии этой верой заразить еще кого-то. Точка. У нас была мощная идея: замечательная книжка Стругацких. Плюс режиссер с репутацией — Федор Бондарчук. Плюс не самые безответственные продюсеры Сергей Мелькумов и я. Плюс замечательная группа профессионалов. У людей, намеревающихся инвестировать в кино, мы вызвали доверие. Мы заинтересовали, например, проектом моего товарища Эдуарда Шифрина, он один из владельцев «Запорожстали», интеллигентный парень, книжку Стругацких еще в юности читал. Мы пришли в крупнейшую дистрибьюторскую компанию КАРО. И они согласились вложить средства. Я честно всем говорил, что в российском кино, к сожалению, никаких гарантий быть не может. Даже в более предсказуемой голливудской ситуации гарантий нет. Хотя там существует инфраструктура последовательно работающих механизмов. Даже если фильм средне прошел в кинотеатрах, есть мощный рынок Home video. Российский кинематограф в тисках чудовищного по цинизму и маразму механизма под названием «первый уик-энд». Если народ сразу повалил — фильм еще постоит, если нет — снимают с афиши буквально через семь-восемь дней.
— Фильм поделили на две части, чтобы оправдать бюджет?
— Да нет, считаю, лучше бы выпускать весь фильм сразу. Просто в два часа история не вмещается. В три с лишним — возможно, но смотреть не будут. Недавно попробовали для себя смонтировать международную версию. С трудом спрессовали действие в два часа пятьдесят минут. Получился крайне слабый фильм. Что хорошая новость. Ведь в наших двух связанных фильмах есть характеры и их развитие, постепенное врастание в мир и понимание обстоятельств и миропорядка на планете Саракш. Дистрибьюторы настаивали на выпуске второго фильма через год. Меня же привлекала идея выпустить второй фильм через два-три месяца после первого. Так, наверное, и поступим.
Справка «Новой»: Александр Роднянский
Режиссер-документалист (лауреат многих международных кинофестивалей, трижды лауреат «Ники»), продюсер («Восток-Запад», «Водитель для Веры», «9 рота», «Солнце», «Жара», «Обитаемый остров» и др.), председатель попечительского совета кинофестваля «Кинотавр», президент «СТС Медиа».
Лариса Малюкова
— Выбор «Обитаемого острова» Стругацких был предопределен давней мечтой или тем, что другие романы, такие как «Град обреченных» или «Трудно быть богом», уже разобраны?
— Вопрос «взять что-нибудь из Стругацких» не стоял вообще. Мне казалось, что «Обитаемый остров» наиболее приспособлен для кино. В этом юношеском романе есть притяжение приключений при всем традиционном для Стругацких мировоззренческом контексте.
— Значит, «Обитаемый остров» — не из самых любимых произведений мэтров?
— Любил его в детстве, ценю и сейчас… Но мне кажется, чем сложнее книга, многоэтажнее контексты, в ней заложенные ,— тем труднее она для кино. В «Обитаемом острове» есть любимая кинематографом энергия прямых ходов. Что вовсе не синоним примитивизма. Это может быть богато нюансированная драматургия c огромным количеством перипетий, вынуждающих переосмысливать обстоятельства, казавшиеся абсолютно ясными…
— Прямоходящая драматургия? Тогда спрошу о традициях, преемственности. Можно ли искать в вашем кино токи произведений Шварца, Оруэлла, прочих антиутопий?..
— Конечно, мы прежде всего чувствуем себя частью большого кинематографического наследия. А с точки зрения смыслов —это прежде всего Стругацкие. Не хотелось двигаться в сторону Оруэлла. Опасаюсь антиутопий. Не хотелось делать фильм, построенный только на фундаменте нынешних политических аллюзий. У Стругацких и без того достаточно мощная социальная идея. Важно рассказать человеческую объемную историю, что Стругацким ближе, чем Оруэллу. Безусловно, мироустройство на Саракше искаженное, но эта изломанная действительность становится частью жизни героя, а не наоборот. И герой нам необходим, чтобы проявить несправедливость этого мира.
— Вам хотелось вытянуть из романа максимально зрелищную составляющую. Но сама антиутопия — как пространство — обладает столь сильным притяжением, что на развлекательных шарах от нее не улетишь…
— Мы «жертвы своего кино». Когда начали монтировать, поняли, что никакой это не Голливуд. При всем уважении к огромному числу американских фильмов, которые любим. Это русский фильм с характерной для нашего кинематографа — даже применительно к жанровому кино — рефлексией, с разговорами, пытающимися если не ответить, то поднять «главные» вопросы. А как не отрефлексировать мир, в который попадаешь? Надо понять, как жить. Действовать… и не навредить. Наш Максим пылает желанием спасти, помочь. Стругацким в 60-е было психологически легче. Вокруг еще верили в идею близкого идеального завтра. Вот и в романе есть это оптимистическое ощущение будущего. И, безусловно, прогресса как инструмента исправления человеческой природы. Тогда легко было представить человека из светлого будущего, прибывшего в мир, бесконечно не устроенный, начинающего — просто из воспитанной в нем базовой фундаментальной веры в справедливость — менять этот мир. Нам-то с вами, после того что случилось за последние сорок лет, подобное представить уже сложнее…
— Тема прекрасных намерений и разрушительных действ сегодня, в пору спасения американцами мира, да и нашей разнообразной интернациональной помощи, как никогда актуальна.
— Стругацкие об этом написали сорок лет назад. Меня потряс их дневник. «Пишем книгу. Юношеский роман. Капитализм… — и потом… Олигархия». Представляете, в 1967-м — слово, которое и в 70—80-е казалось в практическом смысле непонятным. Потом они уточняют: «Промывание мозгов». Дальше возникает тема правильного применения силы. И всех идей, развитых в знаменитом «Трудно быть Богом». Прочитал интервью нашей актрисы Юлии Снегирь, сыгравшей Раду. Она признается: «Думала, это про то, как взрывают, крушат. Оказалось, что фильм про право на то, чтобы взрывать и крушить».
— В этой ситуации самый частый и самый трудный вопрос про аудиторию. Для кого кино?
— Не верю в беспросветную глупость аудитории. Я не идеалист: да, книжек не читают, тем более сложных. В ежедневной жизни не задумываются над проблемами, которые заботят людей, называющих себя ответственной частью общества. Массы традиционно не хотят, чтобы их грузили. Но мы же не «Земляничную поляну» сделали! В увлекательном жанровом кино ничего сверхсложного нет. Плюс характерные для Стругацких размышления о контекстах. О том, что так или иначе волнует героя. Я убежден, что к аудитории надо относиться как к умному собеседнику, и она примет это как комплимент. Даже если вы разговариваете с ребенком и он не очень готов к серьезному разговору, стараетесь найти с ним общий язык. Мы — стараемся. Не выражаемся слогом радикального арт-хауза. Все мы поклонники ряда выдающихся американских картин, которые оказались ответом на вопросы и искушенной аудитории и массовой, которая ждет от кино увлекательного аттракциона. Не самая простая история в первой «Матрице». Человек должен понимать, что такое цифровой мир, кто такой Оракул или Архитектор? Да, какой-то зрительской части достаточно следить, как уворачивается от пуль главный герой. А для философов, теологов, прочих современных мыслителей «Матрица» стала темой для проведения конференций и создания книг (издан интереснейший международный сборник «Матрица» как философия»). Да и в колоссальной сказке «Властелин колец» профессор Оксфорда зашифровал историю ХХ века.
— За «кольцо всевластья» битва продолжается и в реальности, и на страницах произведений Стругацких.
— У нас, к сожалению, не прижилась традиция восприятия фантастики и фэнтези как серьезной литературы. Многие уважаемые мною люди презирают фантастику. «Презираешь Булгакова и Гоголя?» — «Это совсем иное». Почему иное? Дело лишь в правилах игры. Стругацкие — большие русские писатели. Меня интересует феномен массового кино. Помимо авторского высказывания, имеющего отношение к искусству, в кино есть волшебное преимущество — способность заражать единой эмоцией, единым размышлением миллионы людей.
— Замечу, что к массовому кино у нас отношение примерно такое же, как к фантастике. Побеждает точка зрения, что в масскульте невозможно создать ничего серьезного. Это вторсырье.
— Полагаю, критически мыслящей интеллигенции удобно, что массовое кино списывается со счетов. Это же проще, чем, воспользовавшись инструментарием массового искусства, попытаться улучшить нравы. И «Властелин колец», и «Матрица», и, надеюсь, наш фильм — влияют на нравы. Призывают человека к самостоятельности, к личной ответственности. Конституируют принцип человеческой ценности. Конечно, приятно сознавать, что есть высокое искусство и ты причастен к узкой группе избранных. И призирать чудовищную макулатуру, которая «заполаскивает» мозги «неразумным» массам. Нам, напротив, кажется особенно важным разговаривать с массовой аудиторией содержательно и глубоко, в традициях русской литературы… но с применением инструментария современного массового кинематографа.
— Завершился фестиваль авторского документального кино «Арт-док», на котором вы были председателем жюри. Всех поразили аншлаги на показах. Что, аудитория умнеет?
— Чудес не бывает. Нельзя все время есть простую еду. Время от времени хочется деликатесов. Зрители соскучились по автору. Система потребления устанавливает жесткие законы конвейерного производства. Хочется субъективной точки зрения, выраженной в художественной форме. Хочется многоголосия мнений. Из одного источника не получишь представления об объеме жизни.
— Сегодня все жалуются на отсутствие денег. А вы собираете $36,5 миллиона. Из них только один — от государства. Как составляются подобные бюджеты?
— Не люблю разговоров про деньги с коллегами. Проблема кинематографа не в деньгах — в идеях. Если у тебя сильная идея, ты в нее веришь — ты в состоянии этой верой заразить еще кого-то. Точка. У нас была мощная идея: замечательная книжка Стругацких. Плюс режиссер с репутацией — Федор Бондарчук. Плюс не самые безответственные продюсеры Сергей Мелькумов и я. Плюс замечательная группа профессионалов. У людей, намеревающихся инвестировать в кино, мы вызвали доверие. Мы заинтересовали, например, проектом моего товарища Эдуарда Шифрина, он один из владельцев «Запорожстали», интеллигентный парень, книжку Стругацких еще в юности читал. Мы пришли в крупнейшую дистрибьюторскую компанию КАРО. И они согласились вложить средства. Я честно всем говорил, что в российском кино, к сожалению, никаких гарантий быть не может. Даже в более предсказуемой голливудской ситуации гарантий нет. Хотя там существует инфраструктура последовательно работающих механизмов. Даже если фильм средне прошел в кинотеатрах, есть мощный рынок Home video. Российский кинематограф в тисках чудовищного по цинизму и маразму механизма под названием «первый уик-энд». Если народ сразу повалил — фильм еще постоит, если нет — снимают с афиши буквально через семь-восемь дней.
— Фильм поделили на две части, чтобы оправдать бюджет?
— Да нет, считаю, лучше бы выпускать весь фильм сразу. Просто в два часа история не вмещается. В три с лишним — возможно, но смотреть не будут. Недавно попробовали для себя смонтировать международную версию. С трудом спрессовали действие в два часа пятьдесят минут. Получился крайне слабый фильм. Что хорошая новость. Ведь в наших двух связанных фильмах есть характеры и их развитие, постепенное врастание в мир и понимание обстоятельств и миропорядка на планете Саракш. Дистрибьюторы настаивали на выпуске второго фильма через год. Меня же привлекала идея выпустить второй фильм через два-три месяца после первого. Так, наверное, и поступим.
Справка «Новой»: Александр Роднянский
Режиссер-документалист (лауреат многих международных кинофестивалей, трижды лауреат «Ники»), продюсер («Восток-Запад», «Водитель для Веры», «9 рота», «Солнце», «Жара», «Обитаемый остров» и др.), председатель попечительского совета кинофестваля «Кинотавр», президент «СТС Медиа».
Лариса Малюкова
http://www.novayagazeta.ru
