Самый массовый и кассовый сейчас во всем мире — диснеевский мультфильм «Wall E» («Валл-И»), из жизни роботов. O том, как неуклюжий робик (он такой робкий и маленький, что его и роботом не назовешь) влюбляется в куколку-белоснежку магического техномира, красавицу нового поколения роботов. Удивительно, как женственна эта вроде бы совершенно машинная и безлицая, яйцеголовая куколка по имени Ева. И умилительно, как она, поначалу разведчица и воительница, постепенно проникается симпатией к нескладному робику, который ради нее покидает Землю, и как эта парочка становится неразлучной.
Я живу в обществе (американском), которое, едва войдя в XXI век, торопится уже к XXII, подчас все сметая на своем пути. Разговоры о роботах, об искусственном интеллекте, о технократии и ноократии, о трансгуманизме, о виртуальности и сингулярности здесь становятся так же естественны, как разговоры о спорте и о погоде. И вот в этом контексте «Валл-И» воспринимается как тенденция, как сдвиг к новой эстетике и мировоззрению — сентиментализму века умных машин. Повеяло «Бедной Лизой», рубежом XVIII—XIX вв. Тогда, в связи с эгалитарно-демократическими веяниями века Просвещения, вдруг обнаружилось, что тонко и нежно любить могут не только дворянки, но и крестьянки. И вот два века спустя этот нравственный императив душевной всеобщности, равенства в переживаниях распространяется и на младших наших братьев по разуму, роботов и роботесс. Они не только умеют любить, но по-своему даже и чувствительнее своих создателей, загрубевших в материальном довольстве и гедонизме. Недаром люди показаны в фильме как слизни, неподвижные на своих каталках, хочется даже сказать катафалках: они выродились от безделья, забыли, что такое свобода, любовь, вдохновение. Работают роботы, они-то и способны любить и верить, тосковать и радоваться. Это новые работники информационных полей, ассенизаторы и водовозы электронной революции, неприметные, но незаменимые труженики искусственного интеллекта. И насколько они самоотверженны в труде, настолько красивы в любви. Валл-И и Ева кружат друг за другом по открытому космосу, как фигуристы на льду, оставляя за собой танцевальные вихри, — и насколько они поэтичнее, душевнее, человечнее так называемых homo sapiens, почти овеществленных, бессильно разлегшихся на своих лежбищах-вещбищах! Гладкокожие, безмускульные, безмысленные, безвольные, душевно окаменелые «господа жизни», погрязшие в неге и лени. И это тоже чистейшее карамзинство. Ведь и в «Бедной Лизе» простая крестьянская девушка оказывается гораздо чувствительнее и благороднее своего возлюбленного-дворянина, избалованного Эраста.
Современному западному обществу, чтобы дальше развиваться в направлении Просвещения, от которого оно, несмотря на все постмодернистские выпады, никогда не отказывалось, нужны все новые и новые «бедные», «малые сии». Им нужно умиляться, сочувствовать, переносить на них те привилегии, которыми раньше располагала только аристократия. Но где же взять этих бедных, униженных, еще не приобщенных к высшему рангу человечества? Конечно, есть множество таких изгоев прогресса и на Западе, и особенно в третьем мире, но в плане мировоззрения эта проблема уже решена: нет таких классов, рас, этносов, гендеров, которые считались бы, по крайней мере теоретически, ниже других. На всех распространяется луч просветительского (а по истокам, конечно, христианского) благоволения, сочувствия, оправдания. Причем это не только признание равенства, но, в порядке компенсации за прежнюю несправедливость, жест возвышения. Крестьяне не просто любить умеют, они любят чище и глубже, чем дворяне!
И вот в поисках нового субстрата для утверждения своих идей Просвещение обращается к новому «благородному дикарю» — роботу. Он, слуга своих человеческих господ, оказывается чутче и лучше их. Так социальная мобильность просветительства переходит в новое качество: техно-сентиментализм, открытие «новых бедных» среди класса механической обслуги. «Валл-И» — это торжество Трогательного, категории, которая центральна для сентиментализма и установилась именно в XVIII в., с развитием среднего, городского, мещанского класса. Трогает то, что по внешним свойствам ниже, а по внутреннему достоинству выше. Трогает слабое, вдруг оказавшееся сильным. Трогает неуклюжее, вдруг оказавшееся изящным. Трогает робот, вдруг оказавшийся самым человечным человеком. «Валл-И» — невероятно трогательный фильм о герое будущего, об искусственном разуме, который даст урок человечности своим девелоперам-эксплуататорам. Это один из первых прорывов в эстетику роботического сентиментализма.
Конечно, фильм — это всего лишь сказка, анимация, а в этих жанрах всему неодушевленному положено одушевляться: и куклы, и зверьки очеловечиваются, дружат, влюбляются. Почему бы в этот ряд Буратин и Мальвин не встать и роботам Валлу-И и Еве? Но уж слишком настойчиво здесь проводится противопоставление робов и челов. Соответственно, очеловеченных и обездушенных, вопреки своей природе. По моему ощущению, нас эмоционально готовят к технической революции XXI в., как когда-то готовили к социальным революциям XX в. Уж верного монархиста Карамзина в сочувствии революциям никак не заподозрить, но в том перевороте «низов и верхов», который случился столетие с лишним после «Бедной Лизы», есть капелька влияния и этой повести — о богатых бездельниках, растлевавших бедных работниц (именно так понял смысл и единственное оправдание революции Пастернак в «Докторе Живаго»: большевики мстили и за бедную Лизу). Вот и сейчас подготовка к чаемому пришествию «сингулярности» в середине XXI века, когда умные машины поведут за собой все более отстающий (относительно глупеющий) человеческий род, осуществляется на всех уровнях: технологическом, интеллектуальном — и эмоциональном. Мы должны быть готовы к тому, что машины проявят не только наивысшие интеллектуальные, но и сентиментальные качества. Да и логика Просвещения подсказывает: возвышать до себя (а при особом рвении так и над собой) больше некого — остались одни роботы.
Михаил Эпштейн
Я живу в обществе (американском), которое, едва войдя в XXI век, торопится уже к XXII, подчас все сметая на своем пути. Разговоры о роботах, об искусственном интеллекте, о технократии и ноократии, о трансгуманизме, о виртуальности и сингулярности здесь становятся так же естественны, как разговоры о спорте и о погоде. И вот в этом контексте «Валл-И» воспринимается как тенденция, как сдвиг к новой эстетике и мировоззрению — сентиментализму века умных машин. Повеяло «Бедной Лизой», рубежом XVIII—XIX вв. Тогда, в связи с эгалитарно-демократическими веяниями века Просвещения, вдруг обнаружилось, что тонко и нежно любить могут не только дворянки, но и крестьянки. И вот два века спустя этот нравственный императив душевной всеобщности, равенства в переживаниях распространяется и на младших наших братьев по разуму, роботов и роботесс. Они не только умеют любить, но по-своему даже и чувствительнее своих создателей, загрубевших в материальном довольстве и гедонизме. Недаром люди показаны в фильме как слизни, неподвижные на своих каталках, хочется даже сказать катафалках: они выродились от безделья, забыли, что такое свобода, любовь, вдохновение. Работают роботы, они-то и способны любить и верить, тосковать и радоваться. Это новые работники информационных полей, ассенизаторы и водовозы электронной революции, неприметные, но незаменимые труженики искусственного интеллекта. И насколько они самоотверженны в труде, настолько красивы в любви. Валл-И и Ева кружат друг за другом по открытому космосу, как фигуристы на льду, оставляя за собой танцевальные вихри, — и насколько они поэтичнее, душевнее, человечнее так называемых homo sapiens, почти овеществленных, бессильно разлегшихся на своих лежбищах-вещбищах! Гладкокожие, безмускульные, безмысленные, безвольные, душевно окаменелые «господа жизни», погрязшие в неге и лени. И это тоже чистейшее карамзинство. Ведь и в «Бедной Лизе» простая крестьянская девушка оказывается гораздо чувствительнее и благороднее своего возлюбленного-дворянина, избалованного Эраста.
Современному западному обществу, чтобы дальше развиваться в направлении Просвещения, от которого оно, несмотря на все постмодернистские выпады, никогда не отказывалось, нужны все новые и новые «бедные», «малые сии». Им нужно умиляться, сочувствовать, переносить на них те привилегии, которыми раньше располагала только аристократия. Но где же взять этих бедных, униженных, еще не приобщенных к высшему рангу человечества? Конечно, есть множество таких изгоев прогресса и на Западе, и особенно в третьем мире, но в плане мировоззрения эта проблема уже решена: нет таких классов, рас, этносов, гендеров, которые считались бы, по крайней мере теоретически, ниже других. На всех распространяется луч просветительского (а по истокам, конечно, христианского) благоволения, сочувствия, оправдания. Причем это не только признание равенства, но, в порядке компенсации за прежнюю несправедливость, жест возвышения. Крестьяне не просто любить умеют, они любят чище и глубже, чем дворяне!
И вот в поисках нового субстрата для утверждения своих идей Просвещение обращается к новому «благородному дикарю» — роботу. Он, слуга своих человеческих господ, оказывается чутче и лучше их. Так социальная мобильность просветительства переходит в новое качество: техно-сентиментализм, открытие «новых бедных» среди класса механической обслуги. «Валл-И» — это торжество Трогательного, категории, которая центральна для сентиментализма и установилась именно в XVIII в., с развитием среднего, городского, мещанского класса. Трогает то, что по внешним свойствам ниже, а по внутреннему достоинству выше. Трогает слабое, вдруг оказавшееся сильным. Трогает неуклюжее, вдруг оказавшееся изящным. Трогает робот, вдруг оказавшийся самым человечным человеком. «Валл-И» — невероятно трогательный фильм о герое будущего, об искусственном разуме, который даст урок человечности своим девелоперам-эксплуататорам. Это один из первых прорывов в эстетику роботического сентиментализма.
Конечно, фильм — это всего лишь сказка, анимация, а в этих жанрах всему неодушевленному положено одушевляться: и куклы, и зверьки очеловечиваются, дружат, влюбляются. Почему бы в этот ряд Буратин и Мальвин не встать и роботам Валлу-И и Еве? Но уж слишком настойчиво здесь проводится противопоставление робов и челов. Соответственно, очеловеченных и обездушенных, вопреки своей природе. По моему ощущению, нас эмоционально готовят к технической революции XXI в., как когда-то готовили к социальным революциям XX в. Уж верного монархиста Карамзина в сочувствии революциям никак не заподозрить, но в том перевороте «низов и верхов», который случился столетие с лишним после «Бедной Лизы», есть капелька влияния и этой повести — о богатых бездельниках, растлевавших бедных работниц (именно так понял смысл и единственное оправдание революции Пастернак в «Докторе Живаго»: большевики мстили и за бедную Лизу). Вот и сейчас подготовка к чаемому пришествию «сингулярности» в середине XXI века, когда умные машины поведут за собой все более отстающий (относительно глупеющий) человеческий род, осуществляется на всех уровнях: технологическом, интеллектуальном — и эмоциональном. Мы должны быть готовы к тому, что машины проявят не только наивысшие интеллектуальные, но и сентиментальные качества. Да и логика Просвещения подсказывает: возвышать до себя (а при особом рвении так и над собой) больше некого — остались одни роботы.
Михаил Эпштейн
http://www.novayagazeta.ru
